Давно это было. Отшумели приемные экзамены в институт, и когда ОН увидел себя в списках зачисленных в элитное научное заведение, то, откровенно говоря, не очень-то и удивился, словно так и должно было быть. Кажущееся везение это, сопутствующее ему еще «с пеленок», как утверждала бабушка, знавшая о своем любимом внуке все, явно озадачивало его знавших. Наш же герой относился к данному явлению спокойно, решив раз и навсегда, что такая уж у него судьба. И смутно догадывался, что в чем-то другом уж точно везти не будет. Из общего закона сохранения, строго по Ломоносову.
Так или иначе, перекинув через плечо спортивную сумку, ОН подался «к бабке в деревню», намереваясь достойно провести оставшийся летний месяц. И когда выскочил на последней остановке из старенького, совсем разбитого автобуса, то остался один на один с морем зелени, легким свежим ветерком, белыми башнями низко идущих облаков – таких, какие бывают только здесь, на севере. ОН еще долго лежал на траве, закинув руки за голову, вдыхал запах свежескошенного сена, глядел в бездонное небо, наслаждаясь тишиной, изредка прерываемой песней жаворонка высоко в небе, да тарахтением кузнечиков где-то бод боком.
Покусывая стебелек травинки, ОН никак не мог поверить, что позади осталась одна жизнь, а впереди наступает совсем другая. Что никогда не будет больше школы, да и вообще много чего больше не будет. И что ОН снова там, где когда-то рос в детстве, где его помнит, казалось, каждое деревце, (у бабушки эта мысль звучала иначе – «Каждая собака его, дьявола, знает»), где все несравнимо проще и чище. От городов надо отдыхать, и великое счастье, если у вас есть деревня, деревенька, куда еще не протоптала дорогу цивилизация. Впереди были целый мир и целая жизнь. О каких проблемах может идти речь в 17 лет? Дни летели незаметно….

Однажды со своим другом они сидели в единственном ресторанчике их небольшого городишка, который все же гордо величался «Райцентром». Жили друзья в разных городах, но каждое лето встречались в деревне, предпочитая вольную вольницу скучным пионерским лагерям. Лес, рыбалка, сенокос…. Друг был на год младше, и ему еще предстояло пройти полный жизненной мудрости 10-й класс. Разговор вился, естественно, вокруг школьной темы. Потом, горько осознав, что школьных каникул больше не будет, друзей потянуло на воспоминания. А уж вспомнить им было что. Тут было все – рогатки, луки и топоры, подстреленные вороны и пробитые гвоздями ноги, полные страхов ночевки в лесу и неповторимые рыбалки, набеги на колхозные поля «за горохом», и дикие скачки на лошадях. А еще «стада» забитых «козлов» в карты на чердаке конюшни в ненастные дождливые дни, разбитые носы и пробитые в деревенских потасовках головы.
Перечень можно было продолжать до бесконечности уже тогда, но поджимал последний автобус, и друзья спешили по не длинным улицам, уставленным деревянными домиками, как вдруг натолкнулись на объявление. Оно висело на заборе, написанное от руки, на обычном листке из обычной школьной тетради в клеточку. То, что в городе снимают фильм, они, конечно, знали (в деревнях скорость распространения информации до сих пор не измерена). Но чтобы туда объявили набор – это было ново.
В конце концов, рассудив, что вот только кино им сейчас и не хватает для полного счастья, они мелкой трусцой, насколько позволяли ускользающие из под ног деревянные тротуары, направились по указанному адресу. Дальше произошло нечто невероятное. Во дворе дома стоял человек, показавшийся им удивительно знакомым. Разбираться было некогда, и мимоходом, спросив его «Мужик, а где здесь в кино записывают?», они уже через пару минут быстро расписались в каком-то журнале. Только потом, трясясь в пыльном автобусе, до них дошло – взяли! И вспомнили, что «мужик» тот – знаменитый артист! Тот самый!
Романтический фильм этот станет весьма популярным, но то будет гораздо позже. А сейчас трудяга автобус петлял среди леса, а друзья уже видели себя в титрах, и крупным планом, во весь экран, свои героические физиономии. Они еще не знали, что такое кинематограф…

Знакомство состоялось на следующий день. Свою карьеру в кино друзья сразу начали «покойниками» - оба лежали почти рядом в глухой монастырской башне, в бандитских косоворотках, с выведенными в голове дырками и замазанными красной краской физиономиями. А кругом шел «бой» и звенели сабли. А потом, по сценарию, полетели смоляные факелы, обдувая жаром наших «мертвецов». В случае неточного броска факел легко мог угодить в любого из них. Было нечем дышать и мучила жажда. И так несколько раз – это называется дубли. На последнем дубле одного из «бандитов» все же подожгли, но это в фильм не вошло. Первый день тянулся бесконечно долго.
А на следующий день неожиданно серьезно побились каскадеры, которых и всего-то было – по пальцам пересчитать. Неудачная растяжка тросов – и они рухнули с высоты на электрические провода, а потом на металлическую крышу. В фильме этот эпизод останется. Съемкам грозил срыв. Срочно требовалась замена. Проведенные на скорую руку, но непростые испытания прошло всего двое. Одним из них, конечно же, оказался ОН.
И уже на следующий день его роль стала выгодно отличаться от простой беготни «с ружбайкой», а то и вовсе с деревяшкой, в массовке, на заднем плане. Пришлось сразу падать в битый кирпич с «ножом» в груди и бросаться в кавалерийские атаки, точно выбирая время и место для подсечки, когда ты уходишь кубарем от падающей сзади лошади… И все это постреливая из настоящих наганов, карабинов, обрезов… За один день превращаясь то в махрового «бандита», то в «чекиста-красноармейца».
Все шло своим чередом. К знаменитым артистам привыкли, и уже не обращали на них особого внимания – обедали с ними в столовой за одним столом, вместе «ждали солнце», устраиваясь поудобней подремать под одним и тем же деревом. Со сном действительно была беда. Просыпались друзья вначале шестого, затем с километр бегом до лодки, потом десяток минут отчаянной гребли и еще километр кросса, чтобы успеть на первый автобус и вовремя быть уже в раздевалке. Вечером бегом на последний автобус, чтобы проделать все то же самое в обратную сторону и вовремя появиться в деревенском клубе на танцы. На сон оставалось немного. Не думаю, что у знаменитых артистов в том городке времени поспать было намного больше…

Тот день ничем особенным не выделялся. Они сидели под стенами древнего монастыря, болтая ногами в студеной воде озера и подставив лица теплому солнышку. Какое это блаженство – скинуть сапоги! Рядом валялись реквизиты, подсыхало на солнце седло. Друзья не заметили, как подошли те девушки. «А бандиты из вас неубедительные!». Это был вызов. Перед ними стояли трое. Они явно отличались от местных, кто водил бесконечные хороводы вокруг съемочной площадки, так и норовя попасть в объектив. Эти девчонки, явно приезжие, стояли с достоинством и доброжелательностью в глазах. Возразить им было нечего, Пришлось признаться, что и оружие хоть и настоящее, но не все стреляет. Так они и познакомились, завязался разговор. Девушек интересовало буквально все. И пошли рассказы про артистов, сценарий, дубли…
А потом вдруг друзья заметили, что все время смотрят на одну из них, что села на траве чуть сбоку, подогнув под себя стройные загорелые ноги. Было в ней нечто такое, что заставляло все пристальней всматриваться в серовато-коричневые глаза, излучающие мягкий свет, правильное лицо, светлые прямые волосы, спадающие до плеч. Одета ОНА было просто и не ярко, но с той аккуратностью, которая однозначно говорит о врожденном вкусе и внутренней гармонии. Вроде бы ничего особенного. В чем тут дело, сказать было трудно, но то, что девушка эта непохожа ни на одну, до сих пор им знакомых, было вне всякого сомнения. А ведь перебросились они всего парой ничего не значащих фраз. Такое бывает, но очень редко. Быть может, несколько раз в жизни, если повезет. Им повезло. Это как удар молнии, соединивший вдруг небо и землю.
Рядом фыркала уставшая лошадь, бились о камни невысокие волны, слизывая прибрежную пену. А два молоденьких «бандита» в расстегнутых черных косоворотках, с закинутыми на затылок картузами, рассказывали девушкам про сценарий фильма. Как пропала коллекция картин в смутное революционное время, как ее искали, нашли и отбили у бандитов. И оба завидовали тому времени и тем героям. А ОНА обозвала друзей мальчишками. ОНА вообще долго молчала, улыбаясь чему-то своему, и смотрела на друзей озорным взглядом. Манера говорить ее – спокойно и ненавязчиво, с легким оттенком грусти, выдавала натуру думающую, и не могла не нравиться. И держалась она свободно, слегка наклонив набок голову. Это не было игрой или кокетством. ОНА была абсолютно естественна – друзья могли в этом поклясться.
Потом он вез ее на лошади, и светлые мягкие волосы колыхались у самого его носа, будоража воображение. «Не страшно? – Нет…». И снова молчание. Наверное, они думали об одном и том же… «А ты на самом деле умеешь верхом или форсишь для кино? – На самом деле умею…». «Тогда давай, только я слезу… Уж больны вы горячие оба…». Это про коня, понял ОН. И рассмеялся. И рванул поводья. И сверкнули на солнце подковы. Больно бил по позвоночнику неудачно переброшенный за спину карабин, болталась эта дурацкая сабля на боку, но ОН гнал и гнал лошадь, словно хотел высказать всего себя в стремительном галопе, накале страстей, бешеной скорости и презрении к возможной случайности. Вылететь из седла с карабином за плечами означало катастрофу. Они неслись одним целым – человек и лошадь, вручив друг другу свои судьбы…

Потом, слегка покачиваясь, ОН забрел по колено в озеро и долго брызгал в лицо студеной водой, а обернувшись, поймал ее восхищенный взгляд. И был счастлив. Именно так показалось ему тогда. Много, очень много отдал бы ОН, чтобы снова вернуть тот день… Все вместе они еще долго катались по озеру на лодке, любуясь древним, величественным монастырем, словно вырастающим из синих волн и уходящим в лазурь неба. И говорили «за жизнь». У друзей это была дорога, которую прокладываешь себе сам. Девчонки их явно заводили. «Цель?» - «Об этом еще не думали… Вообще неважно, дойдет ли корабль до гавани. Главное – чтобы он не сбился с курса… Нужно верить… Наше забрало всегда открыто…Верность дружбе…». «Идеал?» - вот тут сомнений не было – «Зверобой!», ну прямо по Куперу. Такие были они, и такое было тогда время. Затем покрасовались – «Все зло от женщин». «Все зло от того, что люди не понимают друг друга» - возразила ОНА.
Отдых закончился неожиданно. «Мотор!» - и шарахнулась в стороны пехота, пропуская всадников. А ОН, бросив поводья, на полном скаку стрелял и стрелял из обреза вдогонку знаменитому артисту. Перерыва не получилось. «Мотор!» - и теперь на другой площадке нужно было влезать по канату на отвесную стену монастырской башни, протискиваться в узкую бойницу, выпрыгивать из другой, и бежать по покатой гнилой крыше. Здесь, уже основательно выбившись из сил, ОН споткнулся на последнем дубле. Ахнула внизу толпа зевак. Съемки на сегодня закончились, но только знакомых девушек они не увидели - в это время от автостанции должен был отходить их последний автобус…

По городу мчался всадник из прошлого, с карабином и саблей на боку. Щадя лошадиные копыта, ОН несся по обочине, оставляя за собой клубы пыли. Недоуменно останавливались прохожие. Захлебывались лаем дворовые собаки. Но нет, чуда не случилось – автобус ушел по расписанию. Взмыленный конь понуро брел назад, Друзьям ничего, кроме имен, не осталось. О себе особо никто тоже не рассказывал. Запомнилось только – «Ленинград, ИНЯЗ, гостим у бабушки…».
Потянулись длинные и похожие один на другой дни. Был конец августа, и надежд на повторную встречу становилось все меньше. Разговоры не клеились, погода все меньше радовала оператора, но звучала знакомая команда, и ОН снова и снова летел вперед, рассекая грудью упругий воздух. Только теперь все было для НЕЕ. На каждый дубль ОН пытался глядеть из зала ЕЕ глазами и не щадил себя, выбирая самые сложные варианты, презирая случай. Как бы ему хотелось, чтобы ОНА видела ту конную атаку, когда разбились мчавшиеся впереди него два парня из джигитовки вместе с лошадьми. А ОН, третий, проскочил, перепрыгнул через невесть откуда взявшиеся старые ворота в густой траве. Но это случилось уже за камерой. Или когда ОН стрелял из здоровенной трехлинейки из под сводов разрушенной колокольни, держась на одном честном слове. Но это в фильм не вошло, потому что пулеметчики на нижнем ярусе никак не могли закрепить тяжеленный «Максим», и тот постоянно срывался с позиции вместе с горе-пулеметчиками. Как знаменитый артист, а на самом деле его дублер, профессиональный каскадер, бил его сапогами в челюсть, и он вылетал из тачанки на полном ходу спиной вперед. Над самым ухом взрывался взрывпакет, заваливая его приготовленным заранее мусором. Но в стремительном мелькании кадров зритель никогда не различит лица. На экране это мгновенья.
Для него съемки наполнились смыслом – ОН старался вовсю, полностью сознавая, что ОНА его вряд ли когда-нибудь узнает….
В титрах друзья себя, конечно же, не увидели. А три недели ежедневных съемок превратились в общей сложности в десяток секунд на экране. Это и есть кинематограф. Вот, собственно, и все.
Однажды в Москве, студентом, ОН увидел в метро показавшийся знакомый профиль и метнулся через эскалатор, полетел вниз, не разбирая ступенек и расталкивая пассажиров. Не догнал. Электричка ушла…
На далекой, занесенной снегом и забытой богом железнодорожной станции его друг увидел как-то в проходящем поезде знакомый силуэт…
С тех пор прошло много лет. Друзья стали много старше и серьезней, закончили свои институты. За плечами у каждого целая жизнь, бросавшая их из огня да в полымя по всему свету. Изменились ли их принципы? Не знаю, я их давно не встречал. Но думаю, что нет. При встрече они говорят друг другу: «Помнишь…?» - «Помню…». Им есть, что вспомнить. Но девушка та занимает в сердцах обоих особое место. Она осталась ТАМ, где по тропинкам памяти ходит наша юность. ОНА навсегда осталась такой же чистой, как их юношеские мечты. В жизни у каждого все будет гораздо сложнее.
ОН часто смотрит тот фильм, а когда бывает в родных местах, то идет к громаде-монастырю, повидавшему под своими стенами, наверное. не одну такую историю. И садится на тот самый большой серый камень, что у самой воды. Над синей северной водой носятся белые чайки. Ласково шелестят волны у ног. Тихо, как тогда. И ждет, что вдруг случится чудо, Что все вернется, стоит только закрыть глаза. И снова послышится поскрипывание весел, звонкий смех, а на ЕЕ лице заиграют солнечные блики. Но время не вернешь. Да и стоит ли?ОНА есть, и ее нет. Но каждый раз при встрече друзья упрямо поднимают бокалы за то, что ОНА была в их судьбе, что жизнь еще не закончилась, что все еще будет… А потом долго молчат, думая каждый о своем...

Жаль, что люди не всегда понимают друг друга.


Никешин С.
июнь 1977, март 2007